Гурьянова Г.Г.

«Вещеведение» в искусстве Омска конца 1990-х – начала 2000-х гг.

Гурьянова Г.Г.  «Вещеведение» в искусстве Омска к. 1990-х – н. 2000-х гг. \\ Пятые омские искусствоведческие чтения «Современное искусство Сибири как со-бытие». Мат. республ. науч. конф. Омск: ООО «Издательский дом ”Наука”», 2005. С. 36–38

…От человека зависит – своим опытом и вниманием раскрыть сущность вещи, превратить самоценность вещи в ценность для себя…

…В каждом предмете дремлет что-то «вещее», возможность какого-то человеческого свершения.

М. Эпштейн

Человек и предмет. Своеобразие взаимоотношений этих миров фиксирует вся история изобразительного творчества, начиная с самых ранних ее этапов.

Цель данного материала состоит в характеристике особенности ощущения предметного мира художниками Омска к. 1990-х – н. 2000-х гг.

Предмет, вещь занимает свое место в современной творческой практике, актуализирующей понятия объекта, ассамбляжа, инсталляции. Предмет сегодня по-прежнему связан с развитием традиционных способов создания произведения искусства, составляя натюрморты, являясь конечным продуктом декоративно-прикладной деятельности. И современное, и классическое искусство, «общаясь» с предметом, опираются на качества, которые характеризуют его эстетическую, информационную, коммуникативную функции. Предмет изображенный и предмет реальный, но художественно преображенный, являются носителями или трансляторами тех приемов и способов освоения окружающего мира, которыми художник заявляет о себе.

Выделим среди разнообразных функций предмета ту, которая позволяет высветить некоторое качество материального изделия, помогающее передавать художнику особое переживание окружающей действительности.  Эта функция придает предмету черты вещи.

В середине 1980-х известный отечественный культуролог М. Эпштейн ввел в терминологический аппарат гуманитарных наук понятие «вещеведение» («реалогия»). Омская художественная практика к. 1990-х – н. 2000-х гг. актуализирует эти идеи.

«…Вся человеческая жизнь в значительной мере откладывается в вещах как в своеобразных геологических напластованиях… Каждая вещь включена в целостное магнитное поле человеческой жизни, заряжена ее смыслом, обращена к ее центру…» (1, с. 21)

«Предмет» в сопоставлении с «вещью» выступает как категориальное обозначение. Предмет – еще не обжитая вещь. Предмету свойственны все функции и качества вещи – технические, историко-культурные, социальные, эстетические, кроме одной, для вещи обязательной – быть до неприметности привычной частью человеческого существования. Следовательно, чтобы предмет превратился в вещь, необходимо, чтобы все его особенности как предмета, превратившись в особенности иные. Предмет, вбирая в себя длительность человеческого бытия, постепенно «обрастает» качеством «вещности».

«…Сущность вещи совсем не сводится к техническим качествам изделия, или к экономическим свойствам товара, или к эстетическим признакам произведений. Вещь обладает особой сущностью, которая возрастает по мере того, как утрачивается ее технологическая новизна, товарная стоимость и эстетическая привлекательность.

Наряду с материальной, исторической, художественной ценностью, присущим немногим вещам, каждая вещь, даже самая ничтожная, может обладать личностной, т.н. «лирической» ценностью, и это зависит от степени ее пережитости, от того, насколько освоена она в духовном опыте владельца…» (2, с. 21)

В современном искусстве интерес к обыденному предмету, «заряженному» человеческой деятельностью (или вещи) проявляется в направлении «аконцептуального» (возможно, «эмоционального») дизайна, одним из ярких вариантов которого можно назвать «народный дизайн», «русский дизайн» (3).

Использование привычной, «затертой» работой и взглядом вещи характерно для творческого метода ряда омских художников – С. Баранова, Т. Дашковой, Д. Муратова. Их пристальный интерес к возможностям, таящимся в реальном предмете, более всего проявился в создании объектов. Но не о разнообразии понимания художественного объекта в современном омском культурном пространстве хочется повести речь (4). Сконцентрируем свое внимание на особом видении предмета-вещи.

«Подвески», «деревья» Т. Дашковой (1990-е гг.) создавались из бросовых, имеющих собственную историю жизни, предметов – гвоздей, деталей металлических инструментов, частей деревянных предметов, тканевых лоскутков. Подчиняясь орнаментальной ритмике, эти предметы соединялись волей мастера в декоративные пространственные композиции, являясь, по сути, объемными орнаментами, т.е. формальными неизобразительными структурами. Лишенные возможности передать заложенный в них смысл, части вещей перерождались в самоценный эстетический предмет.

Любопытно осмысливался предмет-вещь в проекте Е. Дорохова «Художник в знаковом поле архаики» (ОГИК музей, 1997). В пространстве зала художник соединил два художественных видения – древнее и современное, представив керамику эпохи бронзы, найденную на территории Омской области и авторскую живопись, созданную на основе переживания непознанного орнаментального знака. В этом проекте  Е. Дорохов использовал древнюю керамику, которая в контексте заявленной проблемы, может рассматриваться как вещь, сопровождающая древнего человека по его жизненному кругу (быт, обрядовые ритуалы). Эмоционально-образно «считывая» древний орнамент, художник подключает интуицию для проникновения в закрытый смысловой мир вещи. При этом мастер создавал знаковый ряд своей эпохи, своего времени, чем открывал непознаваемое. Значительный временной разрыв между населением западносибирской территории эпохи бронзы и концом ХХ в. не позволяет нам ощутить индивидуальный опыт древней керамики, которая, прежде всего, предстает носителем историко-культурной функции, знаком ушедшей эпохи, чья повседневная и обрядовая функциональность нами понимается гипотетически, так же как и смысл орнаментального знака.

У Д. Муратова жизненный опыт вещи не обязательно перерастает в выявление ее индивидуальности («Пила «Дружба», «Зажигалка «Зиппо»). Зато тиражность предмета-вещи (пила) и былая привычность его (ее) использования (паяльная лампа) могут стать воплощением некоего  вещевого коллектива, впитавшего в себя устойчивые признаки коллектива человеческого. Вещь фиксирует в себе определенные стереотипы человеческого сознания, поведения, становясь их знаком. Работа Д. Муратова в области предметного дизайна, связанная с антикваризацией готовых предметов мебели, во многом противоположна процессу вещеведения. Когда-то бывшая предметом вещь (старые комоды, сундуки и.т.п.) вновь обретает свойства предмета – уникального, игрового, иронично-смыслового, эстетического.

Пожалуй, ярче всего ощущается значимость индивидуальной жизни вещи в творчестве художника С. Баранова. Его особое отношение к предмету-вещи декларируется им в проекте «Вещественные доказательства» (Екатеринбург, Музей Молодежи, 2002).

«…Когда-то вещей не было.

Сотворив вещи, человек поневоле стал со-творцом окружающего его мира. Человек изменял мир созданный Всевышним.

А тем временем вещи изменяли человека. Творили его по-новому. Сотворяли-со-творили…» (5).

Вещь как человеческое творение, спутник человеческой жизни, помощник в нужде и радости, продолжение его мыслей, чувств. Будучи сотворенной человеком, вещь вбирает черты своего создателя (по подобию) и может заместить-заменить человека. Этим иронично-мудрым отношением к повседневности вещи проникнуты живописные работы  художника: «Ваза с сухими цветами» (1994), «Черные сосуды» (1994), «Стакан с чаем» (2001 – 2005),  художественные объекты, появляющихся на основе преображенных вещей – «Летнее время» (2002), «Галошки» (2002), «Арбузные дрова» (2002).

Особо необходимо сказать о проекте «Клад 1169» (Гран-при V Красноярской музейной биеннале, 2003). Об ироничном и игровом подтексте проекта уже упоминалось (6, с. 89). Несколько слов об эмоциональной прочувствованности вещей – составляющих проекта. Если анализировать проект с точки зрения проявления в нем связей с древними изобразительными системами сибирского региона, то его иронично-остраненная составляющая является главенствующей. Но если встать на точку зрения современника, пораженного разнообразием предметного мира, откроется еще одна грань содержания данного проекта. Увидеть за привычным неожиданное можно только внимательно вглядываясь в это привычное. Обращение к археологическому рисунку как важной составляющей проекта вызвано не только желанием усилить «научность» проекта, объективизировать «находки», но и желанием заставить зрителя вслед за «осязаемым» взглядом рисовальщика, заново увидеть-прочувствовать и сам привычный предмет – гаечный ключ.

Умение непосредственно воспринимать окружающую действительность распространяется у С. Баранова на все предметные формы мира. В этом убеждают проекты мастера, в частности, «Летнее время. Проект «А» (Омск, галерея «Лошадь Пржевальского», 2004), «Снежные нежные белые люди» (ООМИИ, 2004). Художественные события, организуемые Сергеем Барановым, разрушая временные, пространственные, тактильные и др. условности, открывают в любом человеке творца, обращая его в мир детства, «населенный» вещами простыми, понятными, добрыми и одновременно лишенными стереотипов восприятия, а значит, отчасти волшебными, фантастическими, меняющимися, «играющими».

«…Вещеведение – одна из возможностей знания мира в его мельчайших составляющих..» (7).

Постмодернизм – эпоха, широко раздвигающая рамки художественного и отражающая ощущения потребительского общества. Апеллирование к предметному миру становится одним из методов постмодернистических поисков. Вещность современного искусства открывает в современном искусстве иную грань. На фоне игр со смыслами, формами актуализируется эмоциональное сопереживание, проживание, вчувствование. Потребительству цивилизованного общества противопоставляется компенсанаторный механизм культуры, выражающийся в словах А. Платонова – «скупость сочувствия».

«Умерший, палый лист лежал рядом с головой Вощева, его принес ветер с дальнего дерева, и теперь этому листу предстояло смирение в земле. Вощев подобрал отсохший лист и спрятал его в тайное отделение мешка, где он сберегал всякие предметы несчастья и безвестности. «Ты не имел смысла жизни, – со скупостью сочувствия полагал Вощев, – лежи здесь, я узнаю, за что ты жил и погиб. Раз ты никому не нужен и валяешься среди всего мира, то я тебя буду хранить  и помнить» (8, с. 111).

1. Эпштейн М. Реалогия – наука о вещах // Декоративное искусство. 1985. №6. С. 21, 22, 44
2. Там же.
3. Флоренская О. Русский дизайн. Спб., 1994
4. См. подробнее: Муратова Н.В. «Объектное» движение в современном искусстве Омска // Четвертые омские искусствоведческие (культурологические) чтения. Сб. материалов. Омск, 2001/2002. С. 94 – 95
5. Сергей Баранов. Вещественные доказательства. Буклет выставки (Екатеринбург. 2002). Омск, 2002
6. Мысливцева Г.В. Наука о древности и современное искусство Сибири (на примере творчества Евгения Дорохова, Валентина Долгова и Сергея Баранова) // Памятники археологии и художественное творчество: Материалы осеннего коллоквиума. Омск, 2004. С. 86 – 89
7. Эпштейн М. Реалогия – наука о вещах…
8. Платонов А.П. Котлован // Платонов А.П. Государственный житель: Проза, письма. М., 1988